– С чем Казахстан пришёл к 2019 году? Какие факторы определили динамику 2018 года?
– 2018 год был насыщенным событиями в экономике, как внутри страны, так и в мире. Сохраняется неопределённость в отношении крупнейшей экономики мира – США. Тренд на защиту внутреннего рынка продолжается, санкции в отношении России, а также Ирана и Турции усиливаются, продолжается торговая война с Китаем. Регионально важна ускоренная либерализация торговли в Узбекистане, особенно смещение акцентов с импортозамещения на экспорт.
Всё это, безусловно, будет прямо и косвенно влиять на внутреннюю ситуацию в нашей стране.
Стабилизируется ситуация внутри. После двухлетней стагнации, когда рост был в районе 1%, экономика наконец выросла на 4,1% в прошлом году. Последняя оценка правительства по 2018 году – 3,8%.
Прошлогодний рост был, как принято говорить, "не инклюзивным", потому что преимущественно обеспечивался за счёт экспорта промышленных товаров первичных переделов. Так, добыча сырой нефти выросла на 11%, железных руд – на 10%, а хромовых руд – на 14%. Конечный спрос вырос всего на 1,4%.
Продолжение роста сырьевых секторов наконец возымело эффект в 2018 году. В первом полугодии, помимо роста экспорта на 8,9%, мы наблюдали также рост инвестиций на 5,3% и потребления населения на 4,5%. С точки зрения отраслей за девять месяцев промышленность продолжила рост – на 4,8%, однако ощутимо выросли и некоторые услуги: торговля – на 6,7%, логистика – на 4,6%, проживание и питание – на 4,1%.
В финансовом секторе пока ещё сохраняется турбулентная ситуация. Ещё три банка лишены лицензий – Эксимбанк, Банк Астаны и Qazaq Banki.
– Какие позитивные сдвиги Вы могли отметить, если они были?
– Из позитивного – запуск МФЦА. В ноябре были открыты торги на бирже, первой компанией стал стратегический актив – "Казатомпром". Реализовано 15% ценных бумаг, остальные 10% планируются в следующем году.
Очень многое касается стратегических документов государства – озвучено два послания президента народу, утверждены стратегический план развития до 2025 года, концепция третьей пятилетки индустриализации, ряд документов по улучшению бизнес-климата. Реальный эффект большинства этих мер мы увидим в лучшем случае в течение следующего года.
Таким образом, говорить о замедлении темпов роста экономики не совсем корректно, но средне- и долгосрочные риски остаются. Они связаны с тем, что экономика ещё сильнее увязла в "сырьевой колее". Между тем цены на нефть по-прежнему волатильны: после роста с 64,1 доллара за баррель в декабре 2017 года до 80,6 доллара в октябре 2018 года они вновь рухнули до 50 долларов к концу года. Как только сократится поток нефтедолларов в экономику, она снова начнёт неизбежно замедляться.
Кроме того, потенциал сырьевой модели роста практически исчерпывается. Закончились бурные 2000-е, вероятность роста цен уже мала. По объёму добычи с прогнозируемых 87 миллионов тонн в этом году мы постепенно выйдем на "плато" в 100-105 миллионов тонн к 2025 году. Всё это позволяет в лучшем случае обеспечивать по 3-3,5 процента роста ежегодно. Вместе с тем, мир не стоит на месте и растет на 3% ежегодно, а это значит, что мы просто топчемся на месте.
– То есть в тридцатку мы не попадаем?
– Наша амбициозная цель – войти в тридцатку развитых стран к 2050 году выпала из реального фокуса государственной политики, оставаясь лишь мантрой. Достижение этой цели требует от страны 5% роста ВВП с 2013 года. К настоящему моменту 12% ВВП уже упущено – это 5,7 триллиона тенге. К 2023 году накопленный разрыв достигнет уже 22% ВВП, или 10,4 триллиона тенге. Во многом это связанно с исчерпанием текущей модели роста.
Долгосрочные риски, которые несёт в себе отставание, просты и понятны. Первый сценарий – растём под 3-3,5% в год, топчемся на 50-60-м местах в мировых рейтингах, а после исчерпания сырьевой модели через пять лет начинаем отставать от мира. Резервов поддержки экономики больше уже не будет, талантливые и квалифицированные кадры покидают страну в сторону более динамичных экономик, а мы окончательно превращаемся в страну третьего мира в глубине материка.
Второй сценарий – мы ищем дополнительные резервы роста на 2-3% ВВП, а после 2025 года – на 4-5% ВВП. Рецептов здесь искать не нужно, они давно найдены, просто настало время ими заниматься.
Речь идёт об экспорте сложных и обработанных товаров, о которых постоянно говорит президент. Этому есть ряд простых обоснований.
Во-первых, отрасли обрабатывающей промышленности имеют самые сильные мультипликативные эффекты на экономику – когда они растут, они тянут за собой все остальные сектора через закупки.
Во-вторых, мы исчерпали потенциал экспорта сырья и металлов – их доля в казахстанском экспорте уже и так в несколько раз превышает среднемировые. Экспорт услуг возможен, но более сложен к освоению в силу среднего человеческого потенциала. Не просто так 79% мирового экспорта услуг приходится на страны с высокими доходами, 13% – выше среднего.
Остаются только товары обрабатывающей промышленности, за исключением металлов и нефтепродуктов – их доля во всей мировой торговле 56%, в то время как в Казахстане всего 5%. Это пищевые продукты, напитки, лёгкая промышленность, оборудование, строительные материалы и многое другое.
Причём потенциал по импортозамещению уже достигнут, особенно после девальвации. Если говорить в ценах 2017 года, то доля импорта во внутреннем потреблении сократилась радикально – с 58% в 2000 году до 29% в 2017-м. Это адекватный уровень для размера нашей экономики. Экономика России в 10 раз больше, поэтому она может позволить себе максимум 22% при всех санкциях. В Украине доля импорта – 51%, в Узбекистане при всей их закрытости – 29%, Азербайджане – 45%, в Беларуси при всей их промышленности – 67%.
– Каковы итоги индустриализации в 2018 году?
– Индустриализация – это обрабатывающая промышленность. Последние два года она показывала очень хорошие результаты – реальный рост на 6,1% в прошлом году и 5,1% в этом. Это ощутимо превышает темпы роста ВВП.
Но это "средняя температура по больнице". Отраслевые истории уникальны. За 11 месяцев базовые отрасли выросли неплохо: цветная металлургия – на 5,5%, нефтепереработка – сразу на 9,4%. Растёт химическая промышленность – на 7,2%, восстанавливается машиностроение – 15,7%.
Между тем в строительных материалах наблюдается падение на 1%, производстве напитков – на 0,7%.
Слабый рост показали производство продуктов питания – 1,7%, одежды – 0,5%, мебели – 2,4%. Иными словами, "экономика простых вещей" в классическом понимании растёт слабо.
Вместе с тем индустриализация – не о "быстрых победах": важнее рассматривать итоги пятилетки, а не отдельно взятого года. Во второй пятилетке это 2015-2019 годы – правительство впервые сфокусировалось непосредственно на обрабатывающей промышленности.
Несмотря на то, что первые два года "съел" кризис – неудачный старт – продвижение всё же ощущается. Так, обработанный экспорт в долларах увеличился на 14,2%. Накопленный объём инвестиций в основной капитал составил 3,5 триллиона тенге.
Однако нет прогресса по производительности труда, но это больше связано со структурой обрабатывающей промышленности – фактически приходится делить добавленную стоимость металлургии на формальных и неформальных занятых в пищевой промышленности.
В обрабатывающей промышленности мы видим три узловых барьера, которые сильно влияют на сложившуюся ситуацию.
Во-первых, не набрана критическая масса предприятий. Несмотря на взрывной рост за последние годы, в пересчёте на рабочую силу Казахстан ощутимо отстаёт от других стран. Разрыв с основным торговым партнёром – Россией – достигает 2,2 раза. С развитыми странами – почти в шесть раз.
Во-вторых, даже среди существующей массы предприятий недостаточна инвестиционная активность. Несмотря на линейный рост инвестиций, их доля в добавленной стоимости составляет всего 16-17%. Опять же в соседней России показатель находится на уровне 20%, в развитых странах – 26%.
В-третьих, текущая товарная корзина "несложная", соответственно, менее конкурентоспособная и ценная на внешних рынках. В рейтинге экономической сложности страна находится на 62-м месте, в то время как сооснователи Таможенного союза – Беларусь и Россия – на 30-м и 34-м.
В целом страна находится на этапе первичной индустриализации. Доля обрабатывающей промышленности в 11,2% ВВП недостаточна. Говоря о "постиндустриальном мире" нельзя забывать, что даже в "локомотиве" сервисной экономики – США – она держится на уровне 11,6%, не говоря уже о 21% в Германии. В новых индустриальных странах показатель значительно выше: Южная Корея – 28%, Таиланд – 27%, Чехия – 24%, Малайзия – 22%, Словения – 21%, Турция – 18%.
– Как Вы оцениваете ситуацию с реальным ростом зарплат и общим настроением казахстанцев от экономической политики правительства?
– Как хорошо подытожил общий консенсус Ручир Шарма в своей книге "Рост и падение наций", "сначала экономический рост, потом развитие". Вопрос благосостояния населения касается качества жизни, но он вторичен в наших условиях и отражает ситуацию с экономикой в целом.
Потребление населения всегда стабильно вносило вклад в рост ВВП в размере 5-6% ежегодно, но с началом кризиса 2014 года начало стагнировать.
Доходы населения шире, чем зарплаты, поэтому начнём с них. Статистика показывает, что в 2017 году, они выросли в реальном выражении на 1%, а за 10 месяцев 2018 года – на 2,5%. Конечно, цифры не впечатляют, но для дальнейших трендов важно понять их структуру, где доля зарплат достигла минимума в 76% – с 2014 года выросла доля пенсий с 16% до 18%, а также доходы самозанятых и пособия.
Что касается зарплат, то после трёхлетнего сокращения в реальном выражении они впервые выросли на 2,4% в 2018 году. Как и с доходами, на зарплаты влияет их структура, а именно в каких видах собственности она генерируется.
Доля работников на предприятиях государственной собственности увеличилась за четыре года с 23% до 32% всех занятых в стране. В пересчёте от наёмных работников ситуация выглядит ещё менее привлекательно – с 34% до 42%.
– Какие риски несут такие диспропорции?
– В подобной ситуации, когда рабочие места создаются не рынком, а государством, сложнее ожидать адекватного роста зарплат и, соответственно, доходов населения. Более того, это будет пагубно сказываться и на общей производительности в экономике – в политических интересах главный работодатель зачастую будет пренебрегать экономическими показателями в угоду социальной стабильности.
Это запускает нисходящую спираль, сокращая общую конкурентоспособность с дальнейшим торможением экономики и снижением зарплат в реальном выражении.
Частично это уже отражается на структуре ВВП методом доходов, где сокращается доля оплаты труда – с 33% до 30% за пять лет – и увеличивается доля прибылей компаний – с 47% до 52%.
По поводу повышения минимальной зарплаты – это в основном коснётся небольшой численности работников – 200-250 тысяч человек, или около 10% работников, которые получали менее 42 тысяч тенге. Причём для большей части, получающей 30-45 тысяч, прирост будет менее существенным. Кроме того, трудно оценить, какая часть зарплат уйдёт в тень.
В целом повышение заработных плат – вопрос больше социальный, на грани политического. С точки зрения средних доходов населения гораздо большее значение будут иметь рост экономики, развитие частного сектора, а в части инфляции – конкуренция на товарных рынках и концентрация населения.
Аскар Муминов
